|
|
| Криво и грустно росла
голова у тюльпана. Рядом, на столике мёрзли четыре стакана. Кошки глазастые лезли на крышу – грустить. Дверь. И записка: "Я буду к шести". Лето дождливое – он закрывает окно, тихо бормочет: "К шести так к шести, всё равно". Пьёт молоко из пакета и морщится – лучше бы чай. Стол и записка: "Мне всё надоело. Прощай." Он усмехнулся: "Ах, страсти, жасмин, веера. Знать бы зачем оно было, это вчера – строгий порядок прощений, прощаний, игры, слов разноцветных и прочей житейской муры. Дом не защита от бед, а так – деревянный обман, прячущий срам, словно лавочник рубль в карман. Что тут поделаешь – пряники, кофе, уют, люди за меньшее души свои продают. Спутанность линий. Транзисторы. Бах из колонок. Много желаний и знаний да нету силёнок. Кошки в окошке – наверное, это смешно." Он закурил и открыл, улыбаясь, окно. Так же, всё так же росла голова у тюльпана, только заполнены были четыре стакана, а за столом все – движение, словно метели, красные люди, распутываясь, сидели и распадались на части, и вновь собирались, высились в небе и под землёю срастались – это посланники юные юной планеты, где ничего, креме жизни и вечности нету. Проводниками сидели идеи опасной, что на земле жизнь когда-то могла быть прекрасной. Пили они что-то красное мутное, кстати, все они там, на планете – кастрат на кастрате. Женщин они истребили, а может и не было женщин, да и не нужно, коль с вечностью быт их повенчан. Он подошёл, и они ему что-то налили. долго поили и тайну спасенья открыли: мяса они не едят, а мутного в пищу напитка столько, что лопались все от избытка, лопались в клочья и снова срастались и пели. Пели зачем? От восторга – что нет у них цели. Нет у них цели, а значит, что нет у них крови, нот и ножей, неприятных быку и корове. К ним ежедневно (за благость) нисходит Создатель, каждый из них: кто поэт, а кто просто писатель. Книг же не пишут они и ничего не читают, всё они знают, всё они так понимают. "Вы, – говорили ему эти люди, – в избытке знаньями одарены, сами же – просто улитки. Коль далеко уползёте, свободой насытясь, вы от ракушек – вас давят и вы материтесь. Вам и генетика в руки – устройте-ка, дети, всё как на нашей прекрасной красной планете." Спели ему и, расплетаясь, умчались. "Господи, кто там ещё?" – в двери стучались, встал и открыл. Там – она. И – мясо в пакете, "плети изломанных рук" и взоров прощающих плети. Он пропустил её в дом, сам же оделся и вышел, но – догнала, плакали кошки на крыше. Поцеловала, смахнула слезу: "Ну, прости". Он написал на дверях: Я НЕ БУДУ К ШЕСТИ.
1986 |
||
|
© Валерий Антонюк |