ГАЗЕТА БАЕМИСТ АНТАНА ПУБЛИКАЦИИ САКАНГБУК САКАНСАЙТ

Ольга Ильницкая

ДВА ДНЯ ИЗ ЖИЗНИ ФЕДОРА ПАЛИЕВА

Рассказ

- Покажи, покажи, как ты любишь, как ненавидишь - покажи! - кричал Федор.

- Нет, - сказала Фаина, - нет, я покажу, как у меня живот свело. А вот что ты покажешь - это мы посмотрим. Мы увидим это. И, приспустив брюки, Фаина села орлом посреди улицы. Федор онемел.

Тополинный пух кучковался у поребриков, Федор, прикурив, бросил спичку, ждал - побежит огонь или как? Или как получилось, потому что спичка до земли не долетев, зацепила платье пробегавшей девчонки. Нейлон вспыхнул. Федор замер.

К вечеру Федора развезло, день показался долгим, нелепым, поэтому Федор болтал и двигался, как заведенный. Его заводили картинки дня - розовый зад Фаины на фоне плывущего троллейбуса, пылающий подол длинноволосой девочки, и он сам - в столбняке. Потом догадался, погасил пиджаком девчонку.

- Вот, - сказал Федор бармену, - вот такие вот дела. И сбоку бантик.

- Что? - переспросил бармен.

- Черте что и сбоку бантик, - серьезно повторил Федор.

Когда погасли фонари, и звезды погасли, зеленовато засветилось море. Оно баюкало Федора и в то же время возбуждало - купался он на рассвете в одиночестве, и был великолепно гол.

- О, как восхитительно гол я, - думал Федор. - Плечи мои широки, руки и ноги крепки, чресла горят зеленым пламенем морским, и вижусь я кому-то путеводной звездой. А может, и есть - она. О, где ты, тот, для кого я звезда, кто ты, откликнись!

И шепотом ему сказано было:

- В 19.45 возле входа в порт, на спуске Вакуленчука, дама в бюстгальтере.

19.45. По брусчатке спуска катит КАМАЗ, Цепляет бампером девятку. И на асфальте распростерта дама в белом пиджачке. Пиджачок намокает. Его снимают, под пиджачком тело загорелое, в алом бюстгальтере. Дама открывает глаза и произносит: “Блядь”.

Федор понимает - это ему.

Ночью Фаина снится в толстых руках мужа. Фаина в пятой позиции. Грудь Фаины высосана тремя детьми. Впрочем, в любой позиции дефект Фаины очевиден будет

Федор во сне жалеет Фаину и прогоняет с нее толстого мужа.

- Почему я блядь, - думает во сне Федор. - Ну почему я блядь?

Когда в баре сидел, бармен недолил порцию и выгнул бровь.

- Шо ви хочете этим сказать, Беня, - спрашивает Федор.

Беня выше бровь поднял и тычет большим пальцем за спину Федора.

Оглянувшись, Федор понимает, что порция правильная. На его стакан смотрит Фрая, и губу плотоядно покусывает. Фрая - это сестра Димы. А Дима - стукач. Он о Федоре регулярно сообщает их общему отцу. Отец подавляет в Федоре волю, и от этого Федор скрытничает, врет впрок и прячется. Но город маловат для сложных отношений Федора с отцом. Фрая же сука. Нет, стерва. А Димаодним словомон-то и пугал Федора незримым присутствием отца за спиной.

Море все еще светилось, потому что август стоял на трех лапах, но был готов к полноценному прыжку в осень. Капали зеленые искры с чресел (хм, почему чресла множественны?)

Федор, зябко поджав ногу, попрыгивал на стройной левой, искры вытряхивая из уха. Чресла его не болтались маятником как минуту назад, а упруго накалывали ткань жизни, и от этого становилось пронзительно, нет, щекотно, и думалось - гадство, думалось о Фрае и Димке, о том, что отец ему подарил путевку на Валаам, а им, гнидам, не подарил.

Теперь его, Федора, гниды сожрут.

- О, - сказал Федор глухо, - О, что за жизнь! - Очень хотелось поглядеть на Валаам.

Завтракая у Фаины в четырнадцать ноль семь, Федор наблюдал, как Фаина заглатывает аскариду спагетти. - Зачем ты некрасиво ешь, - тоскливо думал Федор. - Некрасиво и невкусно. Его стошнило прямо на кухне.

- Не успела, - сказала Фаина, - не успела предупредить, - это позавчерашняя рыба была. Но чтобы так быстро разобрало - это надо ж! Что ж ты дрянь всякую ешь, милый, - нежно пропела Фаина.

- А ты зачем дрянью кормишь, и сама ешь?

- Ну, сама, - я пойду, покакаю, и все дела. Я здоровая натура. А ты вот ротом то, что жопой, грубо и некрасиво делаешь. Или я что - то неправильно сказала?

- Господи, - подумал Федор, - сколько той жизни, и все она норовит от глупого к некрасивому, и наоборот. И так навечно?

Он обмыл рот, поцеловал Фаину, и стал уходить навсегда.

Фаина поняла и подняла тяжелые ресницы:

- Прощай, малютка, - сказала она ровно, - ты главное знаешь, - от поцелуя берутся дети. Готов ли ты?

- Ну, нет, - сказал Федор. - Ты якоришь меня. Как козла какого. А я не козел. И не бывает у Федора детей. Не бывает, не бывает - бормоча, Федор уходил, отдалялся и - обнаружил, что Фаина стоит в пятой позиции, а он и есть толстый муж, потому что живот мешает выпрямиться чреслам его или как там правильно это называется, его янычарский клинок с правым уклоном, а курдюк живота мешает ощутить радость жизни. И вот Федор встает, и прочь уходит от Фаины в ванную, где весы на синем кафеле белеют. И видит Федор, что весу в нем 68 килограмм, и, значит, не муж он Фаине. И живот этот мешающий - не его живот, и чресла чужие, и - детей не будет, и все слава Богу в этой странной жизни, все - слава Богу! - Сегодня.

 

2001

Отзыв...

Aport Ranker
ГАЗЕТА БАЕМИСТ-1

БАЕМИСТ-2

АНТАНА СПИСОК  КНИГ ИЗДАТЕЛЬСТВА  ЭРА

ЛИТЕРАТУРНОЕ
АГЕНТСТВО

ДНЕВНИК
ПИСАТЕЛЯ

ПУБЛИКАЦИИ

САКАНГБУК

САКАНСАЙТ