Дальше овраг. Или круча.
Речка. Засада ГАИ.
Низколетящие тучи
Всё продолжают бои.

Схлыньте, ретивые рати,
Хватит разборок и смет,
Как это время растратить
На достиженье побед.

Хватит судить и бороться,
Звать непременно вперёд,
Ты ж не банкрот и не Ротшильд,
Не Монте-Кристо, не мот.

Только копить и транжирить? —
Станешь собой хоть на треть,
Если в открывшейся шири
Толику смог подсмотреть.

Ценностью грантов и премий
Не измеряется жизнь.
Будь, как текущее время,
Просто теки и вершись.

Ни барабанов. Ни горнов.
(Кожа ослиная. Медь.)
И не луженое горло
Может своё прохрипеть.

Иго бездушного гона,
Может, уже истекло.
Смотришь в окошко вагона,
Как в ветровое стекло.

Печалится ли время, уходя
Под тихий снегопад, под шум дождя,
Без санкции ООН, без визы МИДа,
Отсюда и до самых дальних звёзд
Просачиваясь через или сквозь...
Ни смерть над ним не властна, ни Фемида.

«Вперёд! Мы за ценой не постоим.
Назад — ни взгляда». Именно таким
Вожди приемлют время и чинуши.
А я споткнусь на первой же строфе,
И мне понятно, почему Орфей
Не смог пройти свой путь, не оглянувшись.

Душа живет, тревожась и греша,
К оглядке приспосабливая шаг,
Не попадая в резонанс со всеми,
Ни света не страшась, ни темноты,
И лишь в тот миг, когда уходишь ты,
Вдруг чувствует: ну вот, уходит время.

Душа опять попала в оборот.
Ведь здесь не миф, здесь всё наоборот,
Здесь без оглядки — сгинуть в преисподней.
Дорожка, как над пропастью карниз,
И я кричу беззвучно: «Оглянись!..»
И ты оглядываешься.
Как сегодня.

Всё ниже и ниже барометр
Под натиском гневной волны,
И береговой обороны
Повергнуты в прах валуны.

Здесь шторм поработал на совесть,
Прошедшее время круша.
Маршрутам крутых синусоид
Его обучила душа.

Ей выстоять вряд ли без риска.
Слова? — пересохла гортань.
Уж лучше волне киммерийской
Вернуть непомерную дань.

Судьбе не дано повториться —
Ни проигрышу, ни вине —
Но можно, как соль, раствориться
В сизифовой этой волне.

Волна, мой ходок и ходатай,
Единственное, что могу:
С тобой, как Волошин когда-то,
Повыть на пустом берегу.

То мерещится прибыль,
То маячит награда.
Путеводные рыбы.
Сухопутные гады.
Бог! В кого воплотиться,
Свою душу доверить?
Мимолётные птицы.
Мимоходные звери.
Это повод и стимул
Бить всегда мимо цели.
Из какой вы купели?
Да из лесу вестимо.
Весть, конечно, благая,
Но в звериные уши
Бог, как ватку, влагает
Наши нежные души.
Если сыграно в ящик,
Кем воскреснуть — талибом?
Нет уж… Пусть звероящер.
Птица. Ракушка. Рыба.
Это тонкое дело:
Выбрать облик без жала,
Чтобы новое тело
Впредь душе не мешало.

* * *

Дождь барабанит. Ветер завывает.
Волна ревёт и сваи с ног сбивает.
Душа, как башенка сторожевая,
Маячит в сером небе наугад.
Что мечешься? — ведь ты ещё живая.
Будь счастлива — ты слышишь снегопад.

Я думал: звук — опора и порука.
Я, как последний дуралей, аукал.
Срывал замок. Отодвигал засов.
Но снегопад мне преподал науку.
Он — тишина. Он благородней звука.
Он глубже и куда весомей слов.

Увы, не сговориться с ним, ни спеться.
Ему не надо сладостей и специй.
Он то, что называется: контекст.
Надрыву и фальцету в нём нет места.
Он слеплен Богом из другого теста.
Он к нам — с небес. Таким, каким он есть.

Итак, спасибо, шаткий и нескладный,
За то, что преподнёс урок наглядный,
Что наш чертёж преобразил в чертог.
За чистоту твоих пространств и линий.
За тишину. За ультразвук дельфиний.
За то, что так беспечен твой итог.

Я спорить с тобою не вправе,
Ведь путь освещён изнутри.
Свинцовую тучу оплавив,
Горит амбразура зари.

Тумана предутренний студень,
Являя в шатаниях прыть,
Пытался расхлябанной грудью
Её поплотнее закрыть.

Но жарче, чем жар преисподней,
Немого отчаянья речь.
Я вынужден глины Господней
Сырую болванку обжечь.

Горшки обжигают не Боги.
Я тоже гончар крепостной.
Вот просто иду по дороге,
И свет у меня за спиной.

Мечтал, чтоб каждому — по калачу,
Но, подустав, мой ангел бросил вожжи.
Зелёный пруд клюкой поколочу,
Лягушек вдохновенных растревожу.

Вот — в масть тоске смутна и зелена —
Всплывёт луны слоёная фанера,
Чтоб туч нетронутая целина,
Как озимь под снежком, зазеленела.

И очень хочется «живьём» повыть
На лунный свет и прочие химеры,
Певцов отвергнув опыт и певиц,
Что воют для народа «под фанеру».

И буду выть, как мне велит душа,
Пока обличье не сведёт гримаса,
Пока графит внутри карандаша
Не станет от отчаянья алмазом.

Время приревновав,
Небу грозя пером,
Будешь искать слова,
А подвернётся тромб.

Префиксов и корней
Вечен водоворот.
Видимо смерть верней.
Верностью и берёт.

Плохо ли, хорошо —
Сразу и навсегда.
Пусть говорят: ушел.
Пусть говорят: судьба.

Всё-таки жизнь — анонс.
Нет — приговору: весь.
Сколько бы не унёс,
Всё остаётся — здесь.

Смерть дерева, упавшего в траву,
Верхушкой сломанной воды касаясь.
Играется с волной листва босая,
Как будто утверждает: я живу.

Порывист ветер на переучёт,
А ливню — каждый лист, как наковальня.
Всё вроде бы по-прежнему течёт,
Вот только в плоскости горизонтальной.

Природы равнодушен самосуд.
Пьёт слёзы из разлома шмель неловкий,
И селятся в большом дупле полёвки
И отмирающую плоть грызут.

Чревата расставания печаль.
Рыдать на флейте или бить в литавры,
Когда под сводами Печерской Лавры
Саднит последней строчкой фестиваль?

Затянем часовые пояса.
Мы одолели океан и горы
Не для того, чтоб стать могучим хором,
Ведь наши неслиянны голоса.

И каждого вывозит по кривой.
От Таллинна до самой до Оттавы
У каждого из нас своя отрава,
Хотя мы пьём из чаши круговой.

Когда достанет вас дежурный враль,
А горло перехватит ностальгия,
Стоп-кадр вспоминайте: стольный Киев.
Стихи — тюками. Лето. Фестиваль.

Твою беду руками разведу,
А собственную боль сожму в горсти.
Куда мне взгляд и душу отвести,
Чтоб от любимой отвести беду.

В который раз пойду на поводу.
(Была бы боль, а повод нас найдёт.)
Твою беду руками разведу.
Пусть только нас Господь не разведёт.

Как петля, затянут окоём
В декабре глухом.
Отче мой, отчаянье моё
Не сочти грехом.

Мы впервые, может быть, вдвоём,
Не руби сплеча,
Отче мой, отчаянье моё
Есть моя свеча.

Сколько о молчание твоё
Расшибалось лбов?..
Отче мой, отчаянье моё
Есть моя любовь.

Как похож на смертную косу
Смутный лунный серп.
Знаю, свою душу не спасу —
К Ней будь милосерд.

Зимней полночью, в углу глухом,
На краю листка
Лишь на несогласном, на глухом
Держится строка.

Ноги унёс от крутых технологий
Не для того, чтобы взвиться в зенит.
Ржавая ветка железной дороги
Осенью поздней меня осенит.

Вряд ли положена льгота поэту,
Слишком уж рваным был путь тормозной.
Зайцем поеду. Но с волчьим билетом:
Мой — до конца — документ проездной.

Клавиши шпал на мотив разогрева
Перелицуют навет и привет.
Вот моего родословного древа
Самая исповедальная ветвь.

Буду пытать её ветхим глаголом:
Честно ответь и мозги не суши,
Есть ли в пространстве безжизненно голом
Пядь для живой обнаженной души.

Ей не нужна повседневности ниша,
Суть не ясна, и душа не сыта.
Твердь меня примет, а небо услышит.
Значит, успел — состоялась судьба.