Снова тычемся в чужую пустоту.
Снова холодом молчанья обдаёт.
И не хочется уже начистоту:
Всё до тонкостей известно наперёд.

Почему не жизнь, а горький суррогат?
От чего спастись поможет бег трусцой?
На иной вопрос иного дурака
Не ответит даже сотня мудрецов.

Кто накликал, напророчил кто беду?
Что морочит душу – водка или грусть?
Скажешь честно «Уходи» - и я уйду.
Только больше не зови: я не вернусь.

Ну мой милый, посмотри же мне в глаза.
Зацелуй, смеясь, что в мыслях ерунда.
Но мычим опять, ни против и ни за.
И лицом к лицу лица не увидать.

Твой трепещет чуть заметный шрам у рта.
Лунный в комнату таращится сферит.
Душит горло вязкой ночи глухота.
Через час будильник злобно зазвенит.

Не кричи, не плачь и не сходи с ума.
Хоть на этот, на последний час усни...
На душе давно морозная зима.
Ах, как хочется капели и весны!

* * *

И опять, как декабрь - депрессия,
Одиночество, маята.
И опять ни сюжета, ни песни,
Ни улыбки... И жизнь не та.

Не спасают ни водка с куревом,
Ни в чужую постель броски,
Ни гитары струна разгульная,
И ни волчье вытье с тоски.

Ах фортуна моя, изменница.
Блеск алмаза - струя воды.
Всё пройдёт, сгорит, перемелется
И растает, как бледный дым.

Не утопишь в слезах: ведь выдра же.
А удар – поболел и стих.
Только дай мне, Господи, выдержать
Этот, в спину… И тот, поддых.

Лишь молитва - зиме попутчица.
Снится детская колыбель.
А весна все равно получится!
Я представлю себе капель.

Людское стадо бесится, ревёт,
Его сейчас ни в чём не разуверишь.
Цари Фиесты – глотка и живот,
А к хлебу подавай кровавых зрелищ.
И я бегу сквозь длинный коридор,
Как предок на игру атлетов Крита.
Давно готов красавчик матадор.
Вся наша жизнь, и даже смерть – коррида.

Идёт коррида, а вокруг бушует праздник.
Гремят оркестры, заливается вокал.
И в реках вин, и в море красок больше красных.
Кровь на песке, в глазах, на деньгах, на руках.

Он возлюбил, чтоб изучить, врага,
Он не упустит нужного момента,
Карьера, деньги, честь – мои рога,
Его оргазм – толпы аплодисменты.
Я обнажён, и грузен, и нелеп.
Меня сюда пригнали спозаранку.
И сколько бы ни прожил бычьих лет,
Я глупо рвусь на красную приманку.

Идёт коррида, а вокруг бушует праздник.
Гремят оркестры, заливается вокал.
И в реках вин, и в море красок больше красных.
Кровь на песке, в глазах, на деньгах, на руках.

И вот победно скалится герой,
И взмах плаща, и смолкли разговоры.
Меня же ждёт за алой мишурой
Безжалостный клинок тореадора.
Так проще прочь от происков мулет,
Через барьер, по спинам, как по броду!
И если мне сегодня умереть,
То не для них, а за свою свободу.

Идёт коррида, а вокруг бушует праздник.
Гремят оркестры, заливается вокал.
И в реках вин, и в море красок больше красных.
Кровь на песке, в глазах, на деньгах, на руках.

* * *

Я люблю твой мальчишеский взгляд
И усталый надтреснутый голос.
Как же дразнят, как с нами шалят,
Напоследок бесчинствуя, годы.

Вновь протяжная сладкая боль
Воскрешает забытые тени:
За надеждой, что снова любовь,
Страхи новых обид и смятений.

Но скучны, как пустые глаза,
Легкость флирта ли, бешенство блуда...
Хоть не верю уже в чудеса,
А молюсь за свершение чуда.

И ни строчки опять же, ни мысли...
Хоть молись, хоть кричи Караул.
В голове будто струпья повисли
И растёт неотчётливый гул.

Где-то в недрах проснулся будильник.
Всё орёт, все беснуется, враг.
Не поймёшь, для чего заводили.
Он теперь не уймётся никак.

Разъярённый шумит метрополис.
На экранах стреляют в упор.
Может тоже кого-то под поезд?..
Или лучше тогда под топор?

Да, конечно, закаты, рассветы...
Сбрендил гений… Влюбился студент…
В Голливуде такие сюжеты!
Обязательный сплошь хэппи энд.

Что ж мы ищем, козлы отпущенья?
Что нашли? Ни на ломаный грош.
Есть ли где-то лицо с выраженьем,
За которым на Полюс рванёшь?

Но любви-то нам вроде хватало,
И детьми каждый счастлив и горд...
Да плевать, что не взять на гитаре
Там какой-то четвёртый аккорд!

Наши дочки совсем повзрослели,
Наше творчество радует лист,
И друзья на подбор менестрели...
Ну и кто-то ещё программист...

С неба солнце энергией брызжет...
На столе вон мясцо... Каравай...
Нет, не стоит бросаться с Бэй Бриджа.
Ладно, вздрогнем... Давай... Наливай.

Пыльный сад у заплёванной паперти...
Взгляды пьяные, шуточки мрачные...
Не бывала мне родина матерью –
Только злобной, карающей мачехой.

Награждала писателей истово
Эшафотом, забвением, лагерем,
Харакири, инсультами, выстрелом,
Не петлёй - так удавкой в Елабуге.

Шельмовала, клеймила, морочила
То войной, то борьбой, то угрозами,
Отлученьем, изгнаньем, порочностью,
Пустословьем, речами, доносами.

Нет, меня ностальгией не пачкайте,
И не надо мне сказки рассказывать.
Я из тех, из злопятных падчериц,
Что не крови хотят, но раскаянья.

А покуда есть помыслы чёрные,
И ГУЛАГом планета отравлена,
И идут поезда с заключёнными,
Значит, быть в них поэту отправленным.

Хоть старухой, больной и уродливой,
Хоть в тоске, хоть в бреду, хоть в отчаяньи,
Но умру, не вернувшись на родину:
Я не верю её обещаниям.