– Страхование жизни на всякий случай смерти! – вновь расцвел он георгиной, вставляя ботинок в пока еще не совсем нулевую щель, и во фразе я услыхал нечто чарующе-неправильное.

– А на случай самоубийства? – хмуровато сострил я.

– Сей пункт оговаривается особо и дополнительно!

Я хмыкнул и откинул дверную цепочку. Он шагнул в коридорчик моей малогабаритной гостинки, споткнулся о пудовую гирю, которой я баловался еще год назад, когда верил в себя и в свое будущее; был активен и физкультурен, почти как Аполлон; волочился за девушками и чужими женами... Затем он коснулся щекой веревки и поднял глаза вверх, к турнику.

– О, какая аккуратная нейлоновая петля! Вы, я вижу, воистину наш клиент.

– Ой ли?- ухмыльнулся я: наверное, выдавил первое подобие улыбки за последние полгода.

– Абсолютно точно! Поэтому я прямо сейчас застрахую вас на случай самоубийства, – он полез в портфель за страховым бюллетенем. – Мы застрахуем Вас на сумму... м-м... – он опять поглядел на петлю, – на не очень большую сумму. Поймите: мы – страховое бюро, а не спонсорская богадельня. Поэтому пенсионеров – или, скажем, инвалидов – мы страхуем на суммы несколько более низкие, чем...

– Ладно, – прервал я саморекламную тираду,- но кто же получит страховку в случае самоубийства... вашего клиента?

– Ну, жена... Кто-нибудь из близких: дети, престарелые родители.

Любовница или школьный друг, наконец.

– Но у меня нет ни друга, ни даже собаки или канарейки! – повысил я в отчаянии голос. – У мена нет даже сослуживцев, потому что полгода назад я по глупости угодил в отделение милиции – и меня вытурили с работы как неблагонадежного. Гуманисты! У меня нет даже дома, я ведь снимаю эту конуру на жутких условиях, да и то задолжал уже за четыре месяца!

Дальше я решил не рассказывать. Он смотрел на меня не с сочувствием, но с каким-то профессиональным интересом.

– В таком случае, страховку получите... Вы сами. Страховку на всякий (подчеркиваю: на всякий!) случай смерти.

– Как? Где?! – возмущаюсь я, машинально теребя свою последнюю купюру, зашитую в подкладке куртки на черный день. Впрочем, я просто забыл о ней, ведь полоса "черных дней" наступила уже давно, и ни одно красное число на моем календаре даже теоретически не светило.

– Фирма гарантирует, – с достоинством парирует страхагент, беря взнос.

... И вот она, ночь, которую я так ждал. Меня отбрасывает куда-то

вверх и в сторону. Я витаю под потолком своей небольшой комнаты, обклеенной газетами и эротическими календарями, и с удивлением смотрю на тело, которое болтается на нейлоновой веревке, привязанной к турнику. Пытаюсь управлять им – скажем, поднять свою руку – но ощущение такое, что я хочу привести в действие пульт дистанционного управления, не зная принципа его работы.

Затем неведомая, как бы пневматическая, сила тянет меня к небу.

Я набираю скорость. Бесплотной тенью пролетаю сквозь верхние этажи и крышу дома. Слышу неясную музыку, шумы... Огни города смазываются в сияющие полосы, затем превращаются в созвездия. Вдруг я оказываюсь в длинном черном туннеле, как на картине Босха "Вхождение души в рай". Проходит тревога, озноб. Туннель становится все ярче – и вот он заканчивается сиянием: огромным, всепоглощающим, космически-одухотворенным. Я, кажется, начинаю понимать, что это за сияние, и спрашиваю – без помощи артикуляции, телепатически, что ли:

– Вы – Бог?..

– Можно сказать и так.

Вопреки ожиданиям, я не услыхал трубного гласа. Мое сознание восприняло смысл опять же телепатически – как информацию, заполняющую душу.

– Я направляюсь... в ад?

– Нет, – в ответе как бы вибрирует ирония.

– Тогда – в рай?!

– Еще пока не совсем. Вы удрали с Земли своевольно, раньше срока, и поэтому должны вернуться.

– Но я не хочу туда! – закричала моя душа, мгновенно припоминая всё: ссору со Светланой; увольнение по «волчьей» статье; долги за квартиру и просто долги; болезнь и голод... Все эти неурядицы выглядят сейчас, пожалуй, мелочами, но как неохота возвращаться к ним из теперешнего моего состояния, которое можно определить словом "счастье"!

– Успокойтесь. Вы будете там в другом качестве, не приспособленном для безрассудств. А потом, позже, мы снова встретимся. Уверяю Вас.

– Возвращаться? Нет и нет!

– Жизнь – штука не из самых приятных, что и говорить, – посочувствовал мне некто Бог. – Но каждый должен избыть ее до конца.

Представьте заключенного: независимо от того, чем ему уготовано заниматься в тюрьме – старший ли он по камере, простой слесарь или же изгой, выносящий бочку с нечистотами – он обязан избыть свой срок, как говорится, "до звонка". Побег же только продлевает заключение. Тут технология примерно та же. Вы уж извините,- смутился Господь.

...Я сижу неподалеку от моря. Особенно остро ощущаю запахи: соленый аромат волн, сладковатый дух цветущей акации, запах жаркого, доносящийся из дома, чьи стены выложены прокаленным ракушником. Мои руки и ноги покрыты густой шерстью, и я почему-то

Становлюсь на четвереньки возле собачьей будки.

– Полкан! – кричит с порога длинноногая девушка с полотенцем.- Я бегу купаться. Смотри тут – остаешься один!

"Что?"- хочу переспросить я вослед убегающей, но в ответ выходит преданное:

– Гав-гав!

Через минуту-другую у калитки появляется человек в черной шляпе и с портфелем.

– Гав! – агрессивно бросаюсь я к нему.

– Ну-ну, зачем же так? Страхагент! – ласково представляется он мне и присаживается на корточки.

– Дай лапу! – протягивает он ладонь. Я обиженно, даже возмущенно отворачиваюсь. Внезапно мой нос учуивает божественный, аппетитный запах, перекрывающий все остальные. Я оборачиваюсь к страхагенту и вижу, как он достает из портфеля кольцо копченой колбасы.