Он пропал в государстве Бутан
(код причины доселе не назван...)
Сколько "махов" кралась по пятам
ностальгия по русскому газу,
по Газпрому, парому, Му-му...
по укромному месту под мышкой?
Сел "разведчик погоды" в тюрьму
поморгав перед их фотовспышкой...
Что ты прятал в кабине, посол
доброй воли в краю абрикосов?
Твоего самолёта консоль
не отмоет теперь даже "консул".
Или выпендрился, как пацан -
что оглох от вселенского гуда
Далай Лама, въезжая в Дацан...
а в Дацане потрескался Будда...
Недолёты пора посчитать...
выкуп местным властям заплатить же...
И, вернувшись в Россию, опять
как фанера кружить над Парижем.

Продышавшись на раннем морозе,
у Лядского, тяжёл и сердит,
в той же позе, гляжу, в той же позе
наш Державин воскресший сидит!

Душу скульптора пусть покарает
гнев небес за такой каламбур!
Почему – не Равиль Бухараев,
не Кутуй, не Алдошин Тимур?

Но в Кабмине Валеева Зиля
прояснила интригу, как есть:
этот памятник мне водрузили,
ну а я поленился прочесть…

* * *

* * *

На стёклах вырос лук порей -
его нежнейший отпечаток.
Как терпят липы без перчаток
озябший уголь снегирей?

Перевязав шарфом лицо -
в занозах розовых мороза,
бежит пацан стежками Морзе,
катая снежное яйцо.

Он - теплокров и теплоход,
горячий полюс электрода
и - полный лёгких кислород
при недостатке кислорода!

Вот вдохновение! Оно
дарует малышу свободу -
ему больнее с каждым годом,
и некому грозить в окно...

На берегу, увитом чайками,
повесив длань, как хоботок,
застыл мыслитель в позе чайника -
отлитый в бронзе кипяток -

и ничего его не трогало.
Бежали от его ума
недавних дней законы строгие
и нынешняя кутерьма...

Лишь женщина, за сорок с хвостиком,
на бюст искала перемен:
Вы пациент какого хосписа?
Кем Вам приходится Роден?

Меня в упор не замечаете? -
Не джентльмен, как погляжу...
Вы здесь нужду свою справляете?
А я летаю и жужжу!

Нам завещали Родину отцы,
но суть не донесли, не докричали.
В нас хлещет солнце мутными ручьями,
как кровь из горла жертвенной овцы.

И от него разводы вдоль стены...
Здесь все равны: евреи и татары -
от русского пустого самовара,
в медалях все, равноудалены.

А может быть, снимается кино?
И мы - орлы, такая вот затея,
над пропастью. Разбился - не потеря...
В мехах бурлит фальшивое вино,
и так пикантна печень Прометея!

Вы хотите интимных глубин?
Не волнуйтесь - их есть у субъекта.
Знать, что могут - приходит один
на один с проводами электро.

Он склоняется, взглядом хитёр,
не улыбка, а хлебная корка...
Так из тела врага мародёр
рвёт, вслепую, зубные коронки.

Он ладонью скользит по лицу,
задевая холодные веки.
И ему не понять, подлецу,
что же спрятано там, в человеке!

Наступает Гватемала -
лето, юная листва!
Но какой-то дряни мало
на потребу естества...

Не хватает поля брани,
хруста яблок, огурца?
Денег, снега, пива в кране,
девок, свежести лица?

Хоть от счастья нынче лопайся -
мимо прожужжит пчела...
Поза Сфинкса, поза Лотоса -
позабыл позавчера...

Не нужно впадать в отчаянье
у пропасти на краю...
Мы счастливы, по умолчанию,
что значит - всегда в Раю.

А то, что реальность мажется
и пахнет какой-то помойкой...
так это нам только кажется.
Не нравится? - Сбрось настройки!

Мне 20 лет. Застава Ильича.
Московский отвратительный рассвет.
"Спидола" напевает "ча-ча-ча" -
а у меня такой игрушки нет.

Я соблюдаю вынужденный пост.
Литинститут. Долги. Снежинок хруст.
А у Москвы на всё найдётся ГОСТ,
Как будто создавал её Прокруст.

В носках дырявых прячешься в гостях
За кресло, за диванчик, западло
Иметь избыток кальция в костях,
А воспарить, как будто НЛО!

Когда же все расселись по местам,
Я понял, осенив себя крестом,
Что я - щенок дворовый без хвоста...
И не жалею, в общем-то, о том.

Когда же приедем в её шкаролу?
В буране ночном задыхается дизель.
А снег не стихает - он требует визу
в ту степь, где осины несут караул.
а может, плетёмся в далёкий аул,
сквозь трещины скал проникая по капле?
Смотрите, вон уши - наверное, мул
хозяина тащит к заснеженной сакле.
Ударило полночь, хвалёный Биг-бен
слегка потрясён этой стужей январской.
торговка хот-догом на станции N
его называет чак-чак, по-татарски.
хотя наш чак-чак не похож на Биг-бен
(скорее чак-чаку сродни пирамида).
Нас прошлого память во дни перемен
морочит, как зеркало заднего вида.

* * *

Ещё не вызрела вражда,
Но вдруг подведены итоги:
Накинув капюшон дождя,
Застыла осень на пороге.
Вечерней сырости бушлат
Её почти изъял из яви.
Она сказала, что ушла,
Но мы останемся друзьями.
Она нарочно била в цель,
Надеясь в этом не на бога -
На то, что сдавит шею цепь,
И зубы щёлкнут у порога.
Другой герой в её строю,
Иное наполненье в венах.
Ну как же Родину свою
Я покараю за измену?

Не наступает...пает осень.
Ну как же, вот она...она
маячит солнцем у окна,
веснушками под август "косит".

А я из армии бегу
на свист зеленоглазой нимфы,
от волка хоронясь в стогу -
летальном домике Ниф-Нифа.

Последний болт слетел с резьбы...
и я лечу, проникшись Ганди,
плевком с потресканной "губы" -
таков мой модус операнди.

Вослед, сквозь воздух и бурьян,
плывут по небу бомбовозы,
хотят меня сравнять с навозом...
но лётчик спит, наводчик - пьян.

Ещё не сорок первый год -
повсюду громоздятся планы!
А я из армии, урод,
сбежал, перестреляв охрану...

КОГДА...

когда мы были молодыми -
ловили кайф в шашлычном дыме -
укрывшись майскими садами
нарыли нор от дамы к даме !
Прощались на закате мая,
по два часа не вынимая...
Потом, одни, впадая в кому,
шли, под конвоем, к военкому.
Там, расставаясь с Лёвкой, Севкой,
как тормоза, визжали девки...

Другие, испугавшись врак
про армию, и всё такое,
попасть пытались на филфак,
им биография героя
морфлота или ВВС
не представляла интерес.

Когда мы были, как стальные
другие были стариками.
Теперь - Харуки Мураками,
Пелевин, Я...и остальные.

Он не молол, а молотил
и становился в стойку,
чтоб угодить. А угодил,
как фантик, на помойку.

Вот так сложилася судьба
верблюже и двугорбо...
жизнь оказалась - не борьба,
а бокс, где лупят в морду!

Но, между струйками юля,
и взбрыкивая резво,
он прыгал с корабля на бля,
порой, срываясь в трезвость.

Когда же зад забронзовел
в штанах у новой власти,
вновь от свободы одурел
язык в беззубой пасти...

Теперь с язычеством война
сама и развязалась...
А в чём была его вина? -
За это нам досталось!

Он раньше вторгся в нашу глушь
и заступил на вахту.
И я обязан выпить тушь
пролитую на ватман.

Чтоб не жалея ни о ком,
не рассуждая мелко
дразнить пятнистым языком
немытую тарелку.

Ты задержался, ты дёргаешь молнию куртки,
верно, движенье своё отработал в сортире -
можно увлечься, но так не разденешь якутку -
так совершают бескровное харакири.
Сверим часы. Время заполночь. Где ты, товарищ.
Мы заждались, да и ночка сегодня сырая.
Ной за углом выдаёт каждой твари по харе.
Где-то в тылу - непорочная дочь самурая.
Нынче не принято брать дураков на поруки...
Лет через десять, вот так пережив глухозимье,
вместо икон крёстный ход понесёт ноутбуки,
рваные сети и свежую рыбу в корзинах.
Ворон застыл на ветвях, как монтажная галка -
ноет душа, наблюдая потоп на планете?
Помни, товарищ, что тазом накрылась рыбалка -
если червей не успел накопать в Интернете…

* * *

* * *

Ты затаилась в зарослях духов -
Так прячется в меду осколок воска.
И глянцевый закат с полотен Босха
Зацеловал зрачки твоих стихов.

Начнём обратный времени отсчёт...
Вселенная, как сумерки, конечна,
На пальчике твоём она - колечко,
Сама в себя, бездонная, течёт.

Дистантных отношений переплёт
С наскоку жалит квантовая муза.
Уже закат горит ломтём арбуза -
В нём семечка торчит, как самолёт.

Осознавая кратность бытия,
Я Млечный путь давлю больной аортой,
В твоё кольцо пролезть пытаясь мордой,
В каких-то ста парсеках от тебя.

* * *

Ты не успел во все детали
Войти, покамест, стрекоча,
Тебя из бездны доставали
Щипцы похмельного врача.

Небытиё глотком перцовки
Жгло дёсны и кривило рот...
Но жизнь, измазав марганцовкой,
Тебя включила в оборот:

Безумолку страдали рядом
Соратники грядущих игр -
Ты в их обойму лёг снарядом,
Пелёнкой стянутый в калибр.

Помалкивал и пялил очи
В проём больничного окна,
А там, по трубам водосточным
Пускала пузыри весна...

И, уподоблен майской почке,
С нахрапом клейкого листка,
Ты так рванул из оболочки,
что не очухался пока

пришёл к величине искомой,
закутавшись в дырявый плед:
все звуки жизни - рокот грома,
и молния - всей жизни свет!

* * *

Союз нерушимый Аллаха и Шивы.
Народы бомжами и нищими вшивы.
И птица с названием "Жажда наживы"
Повсюду маячит, как Джин из кувшина.

Дешёвая радость - во рту карамелька,
За пазухой - хлеб, на плечах - телогрейка,
Последний трибун на садовой скамейке,
С похмелья на пиво сшибает копейки.

Пойдём, дорогой, через площадь Свободы,
Где Ленин торчит, как захват электрода,
Туда, где в подвале, намазанном мёдом,
Богема ворочает праздным народом.

Воронья слободка, здесь пиво и водка,
С утра тебе скажут: "Вот так!" или "Вот как?".
Испачкать помадой здесь каждого рады.
Присмотришься: смирные, в общем, приматы.
Здесь ладаном пахнет... все внешне - едины.
Но каждая дрянь норовит - в Аладдины!

* * *

Ужель порода выйдет из пробирки?
Фальцетом запоёт чугунный раструб?
Ну почему природный дар - не разум,
Способный продираться сквозь придирки?

Роднит язык с железом на морозе
Вкус крови - тонкий привкус преступленья...
Раз в тридцать суток, по обыкновенью,
Её опять заклинит в прежней позе!

Она - по-итальянски что-то свистнет,
На блядки утечёт сквозь клетку клетки.
Потом - неделю от простуды киснет
И в кипяток засовывает пятки,

Заваривает в чайнике труху
Лечебной травки с черемисской грядки.
А за окошком - начеку ребятки,
С натруженными мышцами в паху.

Развёрнута, как скатерть самобранка -
Вся из себя инстинкт самопознанья,
Одновременно Дунька и Даная
Нечаянно опухшая от пьянки.

Нам повернуть ещё не поздно.
И закачается в обрат
забор, разреженный как воздух,
раздолбанный, как водопад.

По соснам, выжженым карболкой,
скользнём глазами за низги:
там, за расшатанной иголкой,
двоятся циркуля круги.

Там, на неведомой орбите,
где шеи мылят впопыхах,
раскроется опасной бритвой
любовь в младенческих руках.
Здесь ощути былое тело
и вспомни прежний кавардак,
как нам жилось и как хотелось,
и вовсе не хотелось как.

"Запад есть запад, Восток есть восток -
вместе им не сойтись"

* * *

Турксиб! Спасибо за подарок!
Здесь ослепительно тепло.
Восток разглядывает Запад
Сквозь запотевшее стекло.

Пока ещё узкоколейка
Распространяет креозот,
пусть бисером на тюбетейках
полуденный дымится пот.

Скажи, Рахим, не свой я разве -
Стекло вагонное - азы!
Я на песке арабской вязью
Читал афтографы гюрзы.

Пускай в зубах её отрава..
Давай играть в одну игру:
То, что ты пальцем пишешь справа,
Я слева позже разберу.

* * *

Опять насочинял какой-то гой,
орудуя пером, как дамской шпилькой:
У лукоморья дуб не в зуб ногой,
Русалка на ветвях пропахла килькой!

Камыш в пруду, как взвод богатырей,
забывших плавки, не спешит на сушу.
Стоит изба без окон, без дверей -
собачья конура на ножках Буша...

Нет окончанья сказки до сих пор.
Давно смежил глаза ревнивый гений.
Но что-то лепо бяшет Черномор!
И Змей Горыныч ботает по фене!

И я сюда когда-нибудь вернусь,
где, брошена детьми и мужем бита,
на побережьи Крыма чахнет Русь
старухой у разбитого корыта.

* * *

Полощет свет в моей каюте
колючий сигаретный дым.
Потрескивает, как компьютер,
томами Гоголя камин.

А мысли - о насущном хлебе,
люлякебабе, бабе, бля!
Мой кот таскает мышь за стебель,
не ест, ломается, кривля...

Эпоха смены философий
коленом нищих лупит в пах.
И мне не заварить, как кофий,
с утра идей великих прах!

* * *

Я думал, что поллитра,
и я к поллитре лишний...
А здесь умов палитра -
не так себе людишки!

Холеные поэты,
художники - Ван-Гоги!
Короче, все - эстеты,
ну а у женщин - ноги.

Из уст седого бога
какая речь звучала!...
Все приняли немного -
по рюмке, для начала...

...потом еще по "сотке"...
и, вывернув карманы,
меня за русской водкой
послали графоманы!

Потом пошли дебаты!
Заспорили о Бродском...
И понял я, ребята,
Иеронима Босха!

Свистала моя белозубая юность.
Соседствовал синтаксис с модулем Юнга.
Вечерних берез неустойчивый свет!
Ковры выколачивают горожане...
И майских жуков вечевое жужжанье.
И - планеры планов летящих след в след.

В безветрие мы укрывались от ветра,
виват! Поколение ростом два метра -
проник каротин в пирожок за пятак?
Вращая, как обруч, кольцо горизонта,
гонял голубей одноклассник Изотов,
спиной задевая Восход и Закат.

Заборы марая, убог и циничен,
он был Беатриче одной намагничен,
что - волосы дыбом! и - слабость в руках.
В подъезде, роняя неловко признанья,
коснулся... к чему привело замыканье -
откроют обрывки стихов в лопухах.

Кто нянчил гитару в тени на скамейке,
курил до ногтей и форсил в телогрейке?
Но - майские ветры текут по стране!
Как нефть, мы проходим томительный крекинг -
кто, с кряканьем, в небо, кто - в катере с креном,
мотор упустил и заглох на волне...

Досталось до одури меда и дегтя.
Углы электричеством дергали локти.
И месяц в затылке луну проклевал.
Мы - бесы в бессонные майские ночи
точившие лясы о вечном и прочем,
беспечно горюя, смеясь - наповал!

Но в памяти ветер душистый промчится,
ударит квадратным жуком под ключицу,
продует трубы водосточной свисток.
Там, где на углу светофор четвертован
и вмятины в стенах от солнца литого,
поймает за ворот и - дуло в висок!

Далекая юность живет По-соседству,
чужая, иная и - все-таки средство
давнишнюю дрожь уловить в парусах.
Забившись неровно, спохватится сердце:
обратно - стена, в ней заветная дверца...
и стрелки часов, как стрелки на часах.

Этот мир, населённый так густо,
что смешались любовь и капуста,
и от тел запотела стена...
Здесь уходят затем, чтоб вернутся,
здесь упасть перед тем, как споткнуться -
равносильно влиянью вина.

Появиться по новой не чаем...
Языки, обожженные чаем,
не чувствительны к сильным словам.
Здесь раскаты весеннего грома
не смутят засидевшихся дома...
и на шеях легко головам!

Но иного пространства не надо...
Здесь озон приносили разряды
в беззаботную бытность мою.
Разрывалась сирень за оградой,
как снаряды в воздушном бою!

...Рано утром над сгустками пыли,
над заборами из кирпича -
через пригород мысли поплыли,
понеслись, каблуками стуча,
оставляя дневные заботы,
безысходность дворов проходных,
где бельё, мотоциклы, компоты,
запах пота, и гомон грудных.
Где от быта - под ложечкой пусто.
И дворняги - чистейших кровей!
Этот мир, населённый так густо,
не заметит пропажи твоей!

И, душой отдышавшись на Волге,
увлечён, с комаром на виске,
невозможного счастья осколки
собирай на холодном песке.

Днём, с откоса, поросшего лесом,
за мотором двужильным, без лыж,
разбежишься в сандальях Гермеса
и на встречной волне подлетишь...

И засмотришься ночью, с обрыва,
на краю, обречённо почти,
как катаются, стоя на рыбах,
отражённые в небо лучи!

* * *

Накануне грозы, из обрезов
обстреляли дорогу кусты.
Был ограблен туман у разъезда,
и карманы оврагов пусты.

Только к утру стемнело: на пальцах
совещается купа дубов;
треск сороки, посаженой в карцер;
писк полёвок из полых стогов.

Каждый лист освежёван и скручен,
каждый корень в земле - обнажён.
Только тополь, поутру, обучен
бить в ладони и лезть на рожон.

Только небо, рассыпавшись бесом,
серебром, словно гайки - в песок,
продырявило воздух над лесом,
тополь срезало наискосок.

Наземь кинулся ветер запойный,
опрокинув озона возы...
Навсегда это лето запомнит
моментальное фото грозы!

Всё перепутав, дыши из-под палки:
в пятках душа и в дырявых ботинках,
но этот хлам не отправишь на свалку,
в хламе нет-нет, а вспорхнёт золотинка.

Так в темноте беспросветной, почти что
вышколеной, разбежавшись с пригорка,
солнце январское, будто мальчишка -
брызнет в глаза апельсиновой коркой!

Спотыкаясь на стыках, трамвай дребезжит,
пассажиров невеселы лица.
У тебя на ресницах снежинка лежит
и растаять от счастья боится.

Пробираюсь с трудом мимо шапок и лыж.
В окнах столько овалов надышано!
Ты одна,моя радость,бровями паришь
и зрачками мерцаешь возвышенно.

В этой жизни облыжной покой твоих глаз
принимаю,как премию Нобеля!
Шестерёнки снежинок вращает для нас
снегопада перпетуум мобиле!

* * *

О, Херсонес на гребне лета!
Смотри, подружка, со скалы -
как мышцы по спине атлета
передвигаются валы.

Их пища - рваные медузы,
их страсть - обрушиться сюда:
царапает о камни пузо
и выпускает пар вода

у ног твоих... Айда купаться
и, по-дельфиньи взяв разгон,
сливовой косточкой из пальцев -
выскальзывать из тесных волн!

* * *

Тасуют щели свет в заборе.
Все тени выброшены в масть.
Сегодня - шторм. Но в Чёрном море
не мне загадано пропасть!

Судьбу на верность проверяя,
неверен сам, но - всё одно,
под самый дых волне ныряю
и локтем разбиваю дно.

Пиши: Купанье в шторм полезно!
Быть хладнокровным разреши -
тут камушком любая бездна
покажется на дне души,