Вот жаль только, что в своем порыве вон из насущной действительности (что, сразу объявлю, и есть осознание полуосознаваемого, вообще-то, катарсиса, возбуждаемого этим рассказом) Галия дошла до применения пунктуации, не принятой в русском языке, до смайликов:

Хорошо, что только раз она себе это позволила. Но хорошо и то, что она чувствует необходимость на каждом шагу, полушаге, четверти шага сталкивать противоречия:

«Настырный живчик» – «в глубине женской клетке», «пробился» – «ждущей», «прикинули» – «с энтузиазмом взялись»…

Даже – на физиологическом уровне значений слов… Но интереснее – на социальном:

«…разрешили женскому народонаселению» – «в нашей строгой советской стране»… (Разрешили – строгой.)

Я настаиваю, что художественных произведений о прошлом не бывает. Раз уж взялся художник за кисть, перо или клавиши, он будет рисовать, играть или писать О СЕГОДНЯШНЕМ. Его сердце иначе сегодня разорвется, если он не облегчит свою душу тем, еще ему самому невнятным (и потому выражаемым столь непрямо, как нецитируемый катарсис от противочувствий).

Ну и я опять предполагаю, – опять отсутствует дата написания, что беда, – что все же Галия свежую вещь прислала, а не двадцати-тридцатилетней давности.

То есть в сегодняшней, совсем не «советской стране», нужно искать тот раздражитель, что побудил Галию написать.

Может, имперский потенциал, оставшийся в нынешней России, ее сегодня будоражит?

Вот прямые инвективы: «татары… считались людьми второсортными», «прикрыться хотя бы русскими именами», «вместо Салавата быстро стал он Сашей, защитился этим самым что ни на есть привычным русскому уху именем от нападок сверстников и запинания русских учителей», «настрадавшись выговаривать-повторять вслух наши настоящие имена», – вот саркастческое соединения счастья с «главным в стране языком», награды за отличную успеваемость с местом ее помещения «в деревенском уличном сортире», – вот бескомпромиссный приговор самому русскому народу, почитай: «улюлюканье в спину: «Татарка, татарка… » Под их улюлюканье и – под молчание прохожих… Когда так травят в одиннадцать лет – трудно потом поверить, что быть татаркой – не приговор…»

Может, Галию сегодня ущемляет наследственный – от СССР – низкий уровень жизни в новой старой стране?

«…условия в деревне без водопровода и электричества», «посасывая хлеб, завернутый в марлю», многочисленные примеры тяжкого женского и даже детского труда.

Или безалаберность, унаследованная от советских управленцев, ее сегодня уязвляет?

«…сопроводить его [мороженое] еще более дивным устройством – холодильником подзабыл».

Или всего лишь на семейном уровне эксцессы перешли из прошлого в настоящее?

Брат «раскачивал самодельную люльку так, что только потолок мешал ей совершать полный оборот, а может, даже элемент бочку в воздухе. А когда я пролетала мимо брата, он ожесточенно дул мне в глаза», «С Нурией <…> детскую войну» и т.п.

Но зачем тогда все это негативное прошлое в прошлом же, каждое, скомпенсировано в рассказе позитивом (ограничусь лишь словами, годящимися для суммы от перечисления, которого я делать не стану: «всего было в меру»). Зачем? – Чтоб воспеть такой вот, видите ли, гармонический идеал барочного типа: соединение несоединимого? Милое все же детство…

Однако, когда прибегают к воспоминаниям о милом все же детстве, то не гармонию сегодняшней жизни воспевают. Все хорошо нынче не со всеми многочисленными братьями и сестрами героини. Одна погибла. Но некоторым образом все успокоились на том или этом свете. И лишь о героине – умалчивается. – Беспокойная душа, Галия, героиня и автор, устремлена, по-моему, в лучшее сверхбудущее, а не в гармоничное историческое будущее.

28 июля 2006 г.