Однажды я жил в геологической экспедиции, в избушке, которая вся скрипела и тряслась. Эта гнусная избушка скрипела, содрогалась и тряслась не только тогда, когда некто по ней ходил или падал на пол, но и тогда, когда некто ставил на стол пустой, только что выпитый стакан.

И вот, однажды Серега в эту избушку ченчину привез. 
Он ее не просто так, а по очень важному делу привез.

В экспедиции нас было двое – я и еще один чувак. Серега, конечно, в экспедиции не работал – просто иногда побухивать к нам приезжал, а иногда и бухать приезжал. 
Да и мы с чуваком, хоть и числились в этой экспедиции, но тоже не работали, а только побухивали и бухали, хотя надо было пробы из скважин три раза в день брать. Но мы их, конечно, не брали. Один раз только взяли – все скважины по карте обошли с пивом, проверили, вычислили, побухивая, общую тенденцию, и расписали все эти пробы на месяц вперед. И разбухались сразу – тоже на месяц.

И вот, приезжает Серега с ченчиной, откуда-то из Кривого Рога. Привозят они канистру украинского вина. Это было где-то в середине какого-то месяца. Мы с чуваком к тому времени уже тоже бражку поставили и спиральный обогреватель ей включили, и болтали ее каждый час, потому что, по расчетам, старая бражка могла кончиться раньше, чем начаться новая. А стиральной машины у нас, кончено, не было.

Надо заметить, что чувак, с которым мы в экспедиции трудились, был молчалив и угрюм. У него был такой стиль: он бухал молча. Бухнет, поставит стакан, встанет, радио включит, ручку покрутит, скажет:
– Что-то мы радио давно не слушали.

И снова сядет.

Или: бухнет, поставит стакан, скажет:
– Что-то у нас Ленин косо висит.

Встанет, Ленина поправит, и снова сядет. Смурной был чувак, но не стремный. В экспедиции тухляк со стремными чуваками работать. Да и в жизни вообще – что чувак, что ченчина – пусть уж лучше будет смурная, чем стремная.

И вот, сидит этот чувак, бухает, смурной, потом, когда выпьет последний стакан, прямо перед тем, как умереть, все время кричит – Нина.

Причем, он всегда по-разному Нина кричал. Иногда он поставит стакан, вытрет усы и скажет коротко и тихо, как будто выдохнет:
– Нина.

Потом пойдет спать нормально: разденется, одежду на стул повесит.

Иногда бухнет, даже стакан не поставит, а только руки раскинет, и прям со стаканом и со стулом – рухнет крестом на кровать, и уже в полете прокричит:
– Нина.

Порой бухнет, сползет со стула, переползет на кровать, вползет в одеяло, завернется с головой, и уже оттуда, из-под одеяла, глухо буркнет:
– Нина.

Я этой Нины совершенно не мог понять, и долго мучился вопросом: что эта Нина значит. И вот, однажды, когда я умер первым, так тоже, как он – бухнул, поставил стакан, вытер усы и даже бороду вытер ладонью, рухнул на кровать, и внятно так сказал, как бы крякнул:
– Нина.

И посмотрел сквозь пальцы на чувака. А чувак даже ухом не повел – бухнул, поставил стакан, встал, поправил Ленина, потом радио включил.

В следующий раз я бухнул, не поставил стакан, откинулся прямо со стулом, со стаканом на кровать и сразу лег крестом, а в полете прокричал:
– Нина.

Тогда чувак встал, закрыл форточку, стряхнул что-то со своего плеча, подошел ко мне, наклонился и спросил:
– Яша, ты почему все время Нина кричишь?

Я спросил:
– А ты – почему?

Он странно так на меня посмотрел, потом на свои ногти посмотрел, поправил мне одеяло, и сказал:
– А я Нина не кричу.

И головой покачал.

Но на другой же вечер, или даже не вечер, а когда днем уже смерть пришла, чувак бухнул, поставил стакан прямо через стол, на вытянутой руке, и так, со стаканом и умер. 
И при этом твердо сказал:
– Нина.

И вот, когда Серега приехал, мы все сели, начали побухивать, разбухиваться и бухать, и, когда чувак пошел на улицу, коней развязать, я Сереге быстро все про Нину и рассказал. И спросил Серегу, как он думает, почему чувак все время Нина кричит?

Серега сказал:
– Не знаю. Может, его жену Нина зовут.

Я сказал:
– Абсурд. Человек в здравом уме не может звать перед смертью жену.

Серега сказал:
– Верно. Что ему какая-то там жена, когда он сюда только для того и ездит, чтобы Нина прокричать.

Потом чувак вернулся, и мы продолжили. Серега принялся за рассказ, как они с этой ченчиной из Кривого Рога в Запорожье ехали и аск из Вильнюса делали.

Потом, когда чувак пошел опять вязать коней, Серега сказал:
– Яша, а где его паспорт? Давай, правда, посмотрим, как его жену зовут.

Я сказал:
– Нет. Он всегда свой паспорт в кармане пиджака носит. 
А пиджак редко, когда снимает.

Следующий раз, когда чувак пошел вязать коней, Серега сказал:
– Я все понял. Чувак никакой Нины не кричит. Все дело в том, что чувак кричит нечто совсем другое, но только тебе так кажется, что он Нина кричит. На самом деле, он хочет прокричать: Не надо. Ибо это последний перед смертью стакан, и ему уже больше ничего не надо. Но он успевает крикнуть только: Не на-а... И умирает. Вот и получается: Нина.

Тут опять вернулся чувак, сказал:
– Что-то у нас Ленин неправильно висит.

Поправил Ленина, сел, налил, бухнул, поставил стакан, встал, сделал два шага, рухнул на кровать и завернулся в одеяло. Мы с Серегой встали, подошли к нему, нагнулись и прислушались. И чувак сказал:
– Нина.

Как я уже замечал выше, Серега ченчину привез не просто так, а по очень важному делу.

Когда чувак прокричал Нина, Серега и ченчина, наконец, решили приступить к делу, для которого и приехали. Они удалились в другую комнату, в мою, где была другая кровать, и обычно спал я.

Я ж постелил себе спальник на полу в первой комнате, где обычно спал чувак, который Нина кричал.

Вскоре наша избушка затряслась, и все в ней заходило ходуном. На столе позвякивали стаканы, будто мы ехали в поезде. Половые доски, на которых я лежал, содрогались, то одна, то другая, то третья. А затем даже и гвоздь, на котором висел Ленин, вывернулся из стены. И Ленин – упал.

Наутро, когда все проснулись и сели бухать, Серега спросил чувака:
– Слушай, ты почему все время Нина кричишь?

Чувак сказал:
– Не знаю.

Потом спросил:
– А где наш Ленин?

Я сказал:
– Наш Ленин упал. Он где-то между стеной и столом.

Серега сказал:
– Слушай, может, ты вовсе не Нина кричишь, а кричишь ты: Не надо.

Чувак нагнулся, поднял клеенку, посмотрел под стол, увидел там Ленина и сказал:
– Нет. Я не кричу: Не надо.

Серега сказал:
– А что же ты кричишь?

Чувак сказал:
– Не знаю. Наверное, я все-таки Нина кричу.

Серега сказал:
– А почему ты Нина кричишь?

Чувак сказал:
– Не знаю, почему я Нина кричу.

Серега сказал:
– А как твою жену зовут?

Чувак немного подумал и сказал:
– Нина ее зовут.

Серега сказал:
– Вот поэтому-то ты Нина и кричишь.