Поехали мы с Серегой в Харьков, к моим друзьям-офицерам. И вот, как-то раз положили нас спать в офицерской общаге на Салтовке. На третьей кровати спал молодой офицер из Азии, и звали его Джуманазар.

И вот, вечером, говорит нам этот Джуманазар:

– Если кто блевать захочет, друзья мои, то у меня под кроватью таз.

И показал нам этот алюминиевый таз, тазом из-под кровати блеснув. И говорит:

– Вот когда кто блевать захочет, пусть сразу и крикнет: Джуманазар! Таз! И тогда я ему таза дам.

Надо сказать, что мы с Серегой никогда так не говорили: Блевать хотим. Мы говорили: Надо велл сделать.

И других офицеров тоже так говорить учили. Но Джуманазар этот никак не мог этому научиться, поэтому он так и сказал: Блевать.

И вот, лежу я, и захотелось мне сделать велл. Лежу и представляю Джуманазарский таз. Как живой его вижу, блестящий такой. Стоит под кроватью, смотрит на меня. Но я шелохнуться не могу. И рта раскрыть не могу, потому что знаю: как только рот раскрою, так сразу велл и сделаю.

Слышу, с другой кровати Серега кричит:

– Джуманияз!

Офицер из Азии поднимает голову и говорит:

– Я не Джуманияз, а Джуманазар.

Серега опять:

– Джуманияз, эй!

Офицер из Азии снова свое:

– Да Джуманазар я. А Джуманияза – такого вообще нет.

И тут Серега начал велл делать. И я тоже, будто бы не Яша я вовсе, а некий презерватив, который водой накачали, завязали да иголочкой ткнули. Джуманазар вскочил, вытащил таз наголо, как саблей блеснув, и стал между нами с тазом бегать: то Сереге таза даст, то мне.

Когда все кончилось, мы произвели разбор полетов. Джуманазар говорит:

– Мы как условились? Надо было сказать: Джуманазар! Таз! А ты кричишь какой-то Джуманияз. А Джуманияза вообще никакого нет. Вот я тебе и не дал таза.

Я говорю:

– Понимаешь, Джуманазар. Все дело в том, что, как я разумею, Серега как раз и хотел сказать: Джуманазар! Таз! Но у него все слилось в одно слово, так как волновался он, ибо хотел велл сделать. Блевать, то есть. Вот и получилось: Джуманияз. Верно, Серега?

Серега говорит:

– Конечно, что ж тут думать. Так он и было.

С тех пор мы с Серегой больше никогда не говорили, что хотим сделать велл. Мы всегда стали говорить: Джуманияз. И других офицеров научили, и даже некоторых избранных солдат.

А Нина кричать мы их еще раньше научили. Вот и получалось, если кто нажрался и захотел блевать, он уже прямо так не говорил:

– Господа! Я нажрался и хочу блевать.

Более того, он даже и так не говорил, как мы его еще раньше научили:

– Друзья! Я разбухался и хочу велл сделать.

Он говорил:

– Нина. Джуманияз.

И мы все понимали, что он этим хочет сказать. Даже сам Джуманазар, офицер из Азии, тоже стал так говорить.